Вскоре пришел Гонсало и тоже рассказал мне про случай в доме бургомистра. Он был уверен, что разгадал ребус с пещерами.

— Бургомистр обманывает тебя, — заявил Гонсало. — Я видел у него потрясающего омара, и дон Педро признался, что сам его сделал. Так что смотри, не попадись на удочку, если он скажет, что омар из пещеры.

Гонсало немало удивился, услышав от меня, что бургомистр уже отдал мне омара и к тому же рассказал про их встречу.

Так или иначе бургомистр насторожился и для страховки продолжал всем твердить, что сам делает особого рода каменные скульптуры. Когда по деревне пошла коконго и он слег, к нему вечером наведались Гонсало и Эд. У калитки они встретили зятя бургомистра Риро-роко, который с ходу начал громко расхваливать умение дона Педро делать каменные фигуры. Дескать, у бургомистра есть специальный инструмент, чтобы вытесывать омаров, зверей и лодки, а готовые скульптуры он моет в воде и натирает банановыми листьями, так что они выглядят старыми.

Все это Риро-роко выложил по своему почину — ни Эд, ни Гонсало его не спрашивали про скульптуры. И, пораженные таким признанием, они сразу поделились со мной. Бургомистр лежал с высокой температурой, он физически не мог ни сходить в пещеру за скульптурами, ни изваять новые, однако Гонсало, живя в деревне (он в это время работал с Биллом в Винапу), чутко прислушивался к разговорам пасхальцев в надежде выяснить что-нибудь еще.

В эти дни красавица жена молодого Эстевана, выйдя из больницы после успешного лечения, каждую ночь наведывалась с мужем в пещеру за причудливыми фигурами, которые они складывали у себя в сарае. Я не настаивал больше на том, чтобы они сводили меня в ее родовую пещеру. За это она рассказала мне важные вещи про некоторые камни.

Гонсало знал от меня, что я жду целую партию скульптур из пещеры жены Эстевана. Как-то вечером, бродя вокруг их дома, он увидел груду камня на соседнем участке. И сразу в душе его созрело подозрение. Заключив, что это сырье для фигур, он решил немедленно действовать — ковать железо, пока горячо.

В тот день в деревне произошло несчастье. Одна женщина топила свиное сало в котле возле хижины, а ее ребенок играл тут же. И надо было случиться так, что малыш упал и угодил головой прямо в котел. Мать побежала с ним в больницу, и теперь он, весь в бинтах, лежал там.

На следующий день ко мне с мрачным видом подошел Энлике — тот, что потом ходил с нами в пещеру Атана. Он недавно сам приносил мне в мешке камни из своего тайника. Энлике приходился дядей пострадавшему малышу, и я ждал, что он обвинит меня в несчастье, ведь я уговорил его вынести скульптуры из пещеры! Да, худо… На Пасхи чуть не все так или иначе родня, и любой казус может быть истолкован как прямое или косвенной возмездие нарушителю древних запретов.

Энлике отозвал меня за стену, на которой стоял поднятый идол.

— Беда, — вполголоса заговорил он. — В деревне прямо скандал. Эстеван с женой не выходят из дому, все время плачут. Сеньор Гонсало сказал, что они обманули сеньора Кон-Тики, сами делали фигуры.

— Ерунда, — ответил я. — Нашли из-за чего слезы лить. Скачи к Эстевану и скажи им, что все в порядке. Я не сержусь.

— Нет, не в порядке, — озабоченно возразил Энлике. — Скоро вся деревня разъярится. Если камни новые, все набросятся на Эстевана с женой за то, что они хотели обмануть сеньора Кон-Тики. А если камни старые, люди еще больше рассердятся: зачем выдали тайну своей пещеры! Теперь все будут злы на них.

О пострадавшем малыше Энлике не сказал ни слова. Очевидно, считал это бедой не своей, а брата. Брат же, хотя у него, как я выяснил потом, тоже была пещера, мне камней не приносил.

В тот день я вечером препарировал образцы с кратерного озера и не мог оставить лагерь, но назавтра шкипер ночью отвез меня в деревню, и мы зашли к Эстевану. Хозяин дома сидел на лавке, жена лежала в постели, и у обоих глаза были опухшие от слез. Мы тепло поздоровались, но Эстеван не смог даже ответить, опять разразился слезами. Наконец сказал, что они вот уже двое суток не едят и не спят, только плачут. Потому что сеньор Гонсало заявил, будто Эстеван сделал фальшивые скульптуры, чтобы обмануть сеньора Кон-Тики. Сеньор Гонсало увидел груду камней на участке соседа и решил, что это Эстеван их заготовил для поделок. А того он не видел, что сосед пристраивал дом сзади и камни нужны были для кладки.

Я постарался, как мог, успокоить и утешить обоих, вручил им подарки. Когда мы уходили, они обещали поесть, потом лечь спать и попытаться забыть всю эту историю.

А мы со шкипером, проехав немного дальше, постучались к бургомистру. Дон Педро лежал в постели совсем расстроенный. К нему наведывалась его могущественная тетка Таху-таху, она была страшно сердитая и сказала, что он хороший парень и сеньор Кон-Тики тоже хороший, так нечего продавать сеньору Кон-Тики подделки, об этом ходит слух в деревне. И дон Педро не мог ей возразить, что дал мне старинные камни, ведь он еще не получил ее разрешения выносить что-либо из родовой пещеры Оророины. Поэтому он отговорился тем, что сейчас болеет и все ей объяснит, как только поправится.

— Другие недолго сердятся, — продолжал бургомистр, — а такие старые люди, как разозлятся, три дня даже говорить не могут.

Он дал Таху-таху рулон материала и картон сигарет, сказал, что это дружеский подарок от меня, но она швырнула все на пол и ответила, что ей не нужны вещи, которые он добыл обманом. Он повторил, что это было подарено для нее, только тогда старуха забрала все и ушла.

Сколько мы ни старались вразумить больного бургомистра, оп только хуже волновался. Тета представляла старшее поколение, это давало ей особые права и могущество. Таху-таху — женщина опасная… Она может, рассердившись, убить человека, ей достаточно для этого зарыть в землю куриную голову. Толки об Эстеване и бургомистре взбудоражили всю деревню.

Пасхальцы подходили ко мне и клялись, что на острове нет тайных пещер, все это враки. Может быть, раньше и были, но уже давно никто не знает входа в них. И если кто-нибудь принесет мне скульптуры, значит, сами же их сделали, деды-прадеды тут ни при чем.

При этом было видно, что некоторые говорят совершенно искренне. Зато другие, силясь нас убедить, так горячились и нервничали, что это выглядело подозрительно. Особенно некоторые старики рьяно убеждали нас, будто теперь на острове ничего нет, кроме овец да статуй.

Сегодня тебе говорят одно, завтра другое… И все, у кого были знакомые среди местных жителей, осторожно пытались выяснить истину.

Как-то из Оронго спустился Эд, чтобы сказать, что он теперь опять верит в тайные родовые пещеры, важно только не клюнуть на подделки. Ему удалось выведать у своих рабочих, что хранимое в пещерах принято время от времени выносить и просушивать. Причем некоторые вещи обернуты в камыш тотора.

Билл тоже был сбит с толку разноречивыми слухами. Чтобы получше изучить пасхальский быт, он перешел от губернатора в дом одного из коренных жителей. И как-то в воскресенье, перехватив меня около церкви, он прошептал мне на ухо:

— Я связан обещанием молчать, но одно могу сказать: на острове в самом деле есть тайные пещеры, и в них хранятся вещи вроде — тех, что ты получил.

Следом за Биллом ко мне подошел Гонсало. Он несколько дней ходил страшно огорченный тем, какой переполох вызвал в деревне. Гонсало был искренне убежден, что эти пещерные скульптуры — сплошной обман, но затем случилось нечто такое, что заставило его изменить взгляд. Вот как это было.

Один юный пасхалец рассказал ему по секрету, что по просьбе одной старухи лазил в тайную пещеру в Ханга Хему за скульптурами для сеньора Кон-Тики. В первом отделении рядом с двумя черепами лежал «ключ» — каменная курица. Но дальше проход был завален, и он не смог проникнуть туда, где, по словам старухи, лежали фигуры, завернутые в тотору.

Гонсало так загорелся, услышав этот рассказ, что не отставал от парня, пока тот не пообещал показать ему тайник. Все точно соответствовало описанию — и два черепа, и заваленный боковой ход. Но он обнаружил кое-что еще: кто-то побывал здесь после парня и пытался прорыть лаз под завалом и над ним. Гонсало протиснулся в щель над завалом и метра через три нащупал прокопанное кем-то отверстие. Просунув вниз руку, он извлек горсть земли с истлевшим камышом. Его опередили.